Неточные совпадения
Вздрогнула я, одумалась.
— Нет, — говорю, — я Демушку
Любила, берегла… —
«А
зельем не
поила ты?
А мышьяку не сыпала?»
— Нет! сохрани Господь!.. —
И тут я покорилася,
Я в ноги поклонилася:
—
Будь жалостлив,
будь добр!
Вели без поругания
Честному погребению
Ребеночка предать!
Я мать ему!.. — Упросишь ли?
В груди у них нет душеньки,
В глазах у них нет совести,
На шее — нет креста!
Вот поглядел, поглядел на нее Гаврила, да и стал ее спрашивать: «Чего ты, лесное
зелье, плачешь?» А русалка-то как взговорит ему: «Не креститься бы тебе, говорит, человече, жить бы тебе со мной на веселии до конца дней; а плачу я, убиваюсь оттого, что ты крестился; да не я одна убиваться
буду: убивайся же и ты до конца дней».
— На табак ежели, так я давно тебе говорю: перестань проклятым
зельем нос набивать. А если и нужно на табак, так вот тебе двугривенный — и
будет. Это уж я от себя, вроде как подарок… Нюхай!
— Так это ты, сука, — сказала дьячиха, подступая к ткачихе, — так это ты, ведьма, напускаешь ему туман и
поишь нечистым
зельем, чтобы ходил к тебе?
— Совсем мужик решился ума, — толковали соседки по своим заугольям. — А все его та, змея-то, Аграфена, испортила… Поди,
напоила его каким-нибудь приворотным
зельем, вот он и озверел. Кержанки на это дошлые, анафемы… Извела мужика, а сама улепетнула в скиты грех хоронить. Разорвать бы ее на мелкие части…
— Что ж ты молчишь, старик? али нет у тебя
зелья, али нет корня какого приворотить ее? Говори, высчитывай, какие
есть чародейные травы? Да говори же, колдун!
— Вреда от нее много
было: ссорилась со всеми,
зелье под хаты подливала, закрутки вязала в жите… Один раз просила она у нашей молодицы злот (пятнадцать копеек). Та ей говорит: «Нет у меня злота, отстань». — «Ну, добре, говорит,
будешь ты помнить, как мне злотого не дала…» И что же вы думаете, панычу: с тех самых пор стало у молодицы дитя болеть. Болело, болело, да и совсем умерло. Вот тогда хлопцы ведьмаку и прогнали, пусть ей очи повылазят…
Матрена. Эко
зелье зарожденное! (Гавриле). А ты откуда взялся? Уж ты на людей метаться стал! Ишь ты какой всклоченный! Трепали тебя, да, должно
быть, мало.
Эго, значит,
пить надо? Да, может, это
зелье какое? Может, с него разорвет?
Положим, пушкари
были очень древние старцы, беззубые и лысые, но и от них Гермоген успел научиться многому: сколько «принимала
зелья» каждая пушка, как закладывается ядро, как наводить цель, как чистить после стрельбы и т. д.
Чаровать можно чем угодно — взглядом, топотом,
зельями, подвесками, талисманами, амулетами, ладанками и просто заговором, — и все это
будет обрядовым действом.
Петр. Она меня приворожила чем-нибудь…
зельем каким ни
есть.
— Так-с, — ответил Данило Тихоныч. — Истину изволите говорить, сударыня Аксинья Захаровна… Ну, а уж насчет хоша бы, примером
будучи сказать, этого табачного
зелья, и деткам не возбраняет, и сам в чужих людях не брезгует… На этом уж извините…
— Так нешто про табашное
зелье это слово сказано в Писании? — досадливо вмешался насупившийся Стуколов. — Аль не слыхали, что такое
есть «корень горести в выспрь прозябаяй»? Не слыхивал, откуда табак-от вырос?
Ох ты, гой еси, Сыра Земля!
Мати нам еси родная,
Всех еси ты породила,
Воспоила, воскормила
И угодьем наделила…
Для людей — своих детей —
Зелий еси породила
И злак всякий
напоила,
Польгой беса отгоняти
И в болезнях помогати, —
Повели с себя урвати
Зелий, снадобьев, угодьев
Ради польги на живот.
А Устинья следом за ним. Мерными шагами, ходко спешит она к перелеску, огнем пышет лицо, искрами брызжут глаза, губы от гнева и ревности так и подергивает. «Коль не мне, никому за тобой не
быть!.. Крови твоей напьюсь, а другой не отдам!.. А эту разлучницу, эту змею подколодную!.. Корнями ее обвести,
зельем опоить, ножом зарезать!..»
Добро тому, кто добудет чудные
зелья: с перелетом всю жизнь
будет счастлив, с зашитым в ладанку корешком ревеньки не утонет, с архилином не бойся ни злого человека, ни злого духа, сок тирличá отвратит гнев сильных людей и возведет обладателя своего на верх богатства, почестей и славы; перед спрыг-травой замки и запоры падают, а чудный цвет папоротника принесет счастье, довольство и здоровье, сокрытые клады откроет, власть над духами даст.
— Силом, слышь, замуж сердечную выдать хотели… За купца за какого-то за приезжего, — продолжала Фекла Абрамовна. — А она, слышь, с горя-то да с печали
зельем себя опоила, не к ночи
будь сказано.
Нашлись и такие, что образ со стены снимали, заверяя, что Доронин попал в полон к трухменцам, продан
был в Хиву и там,
будучи в приближении у царя, опоил его сонным
зельем, обокрал казначейство и с басурманскими деньгами на Русь вышел…
— Это. Шесть секретарей, безмозглые старухи, нюхательный табак и Мой дантевский ад, куда Меня водят на прогулку. Не смотрите на Меня так строго, Магнус. Вероятно, из Моих миллиардов можно
было приготовить
зелье покрепче, но я сумел сделать только кислое пиво. Отчего вы не захотели помочь мне? Впрочем, вы ненавидите людей, я забыл.
— А ты лучше скажи-ка мне, честный отче, подобает ли нам вот это китайское
зелье пить? Греха тут нет ли? — спросил князь Алексей Юрьич.
— Царь Небесный! Мать Святая Богородица, Владычица, Заступница наша! Вот уж зелье-то к нам в дом попало! Жизнь мою изглодала она, баронесса эта. Кажинный день вспоминаешь Сашу. Ангел Господень
была. Родная ты наша! Веселится, чай, теперь твоя светлая душенька на небесах!..
— Я уж придумал. Вот что разве сделать:
есть у меня знакомый человек, за деньги он согласится назваться холопом князя Владимира Андреевича. Составим под руку князя к князю Василию грамоту, в которой тот
будет советовать ему извести царя. Эта грамота пойдет к князю Прозоровскому, а мы его тут и накроем. Да еще подбросим в подвалы княжеского дома мешки с кореньями и другими
зельями, тогда и другая улика
будет налицо.
— Это еще что
будет и когда
будет. Только ей о
зелье ни слова, будто и не знаешь, потому она мне велела для себя достать, а я уже так сболтнула, любя тебя.
Сам великий государь показал нам пример ее; с сокрушенным сердцем, со слезами отчаяния на глазах, предал он смерти своего ближайшего родственника — князя Владимира Андреевича, уличенного в том, что, подкупив царского повара, он замышлял отравить царя, а твой брат должен
был дать для того нужное
зелье, которое и найдено в одном из подвалов его дома…
— Нет, лучше привяжем его к камню, да свалим в волны, а то нож так заржавеет в крови его, что не ототрешь никакими заговорами. Страшно
будет опоясаться им, как
зельем.
Не в брата своего пошел он: тот замыслил извести меня и род мой наговорными
зельями и кореньями, которые и найдены
были у него приставами, отослал свою дочь с верными слугами и грамотою к Сигизмунду-Августу, сносился изменническими грамотами с ворогом моим, князем Владимиром, да упокоит Господь его душу в селениях праведных, — Иоанн набожно перекрестился.
Прошло пять дней, а Глафира Петровна
была все в том же положении; даже
были часы, когда она казалась бодрее. В один из этих дней, совершенно смущенная неуспехом своего страшного дела, Дарья Николаевна влила остатки
зелья в поданное Глафире Петровне питье, но и это оказалось безрезультатным.
— И благо тебе, для того тебя и не учил я этому, чтобы соблазна не
было… За зелье-то это, ох, много денег дают… Ох, много… Прости мое согрешение…
— Бей верную собаку, что охраняет тебя от твоих ворогов, — не потерялся Григорий Лукьянович, — бей, да не убей во мне и себя, и свое царство. Недолго мне тебя на том свете дожидаться
будет, спровадит тебя как раз туда князь Василий
зельями да кореньями…
Надобно заметить, что в описываемое нами время
было больше конницы, нежели пехоты, а оружие русских воинов состояло уже не из самострелов, подкатных туров, приступных перевесов, быков, баранов или огнестрельных пороков, или
зелий, и прочих орудий, употреблявшихся ранее при осадах, но из пушек и завесных пищалей [Завесными они назывались потому, что завешивались ремнем за плечи.
— Да разве
есть такие приворотные
зелья? — со смехом спросила Минкина.
— Воистину, осударь. Прикажи переведать.
Был голубчик здоровехонек. Покушал нынче хорошо, спал крепко, шутил со мною… Да… вздумал повздорить с Антоном-лекарем за невесту его, дочь Образца… Антон и прислал ему
зелья… уморил за посмех. Я своими глазами видел, как, отходя, мучился бедный царевич. Сердце у меня от жалости повернулось.
— Любо ль
будет приходу, как станем
зельем снарядным кадить, кистенем по лбу крестить.
— На войне
был, а пустякам удивляешься. Настой-зелье я по своей секретной надобности сварила, остудить под лавку поставила. А он, дурак Мишка, сдуру лизнул, — вот и бестелесным стал. Да пусть он так бродит, мне все одно помирать. Авось в бестелесном виде промышлять ему способнее
будет.
Дай еще ей пожить на белом свете и увидеть красные денечки… и коли я с нынешнего часа возьму в рот хоть каплю проклятого
зелья, разразись над моей головой всеми лютыми бедами: пусть умирать
буду без покаяния, пусть бросят меня в глухую трущобу, как зачумленную собаку, и воронья расклюют меня.
— Только бы достать
зелья какого ни на
есть… Извела бы я ее, проклятую… Ведь здорова, как лошадь, подлая, даром, что лет ей уже может за семьдесят.
Следствие над князем Василием велось Малютой с необычайною быстротою; царю
были представлены найденные будто бы в подвалах князя «
зелья и коренья» и перехваченная, писанная якобы рукою князя, грамота к князю Владимиру Андреевичу.
Мы знаем, какое страшное употребление сделано
было из добытого Фимкой через Кузьму снадобья, и хотя медленное действие
зелья заставило Дарью Николаевну прибегнуть к решительной мере, но болезнь Глафиры Петровны все
была последствием отравления ее изделием «немца-аптекаря». Болезнь эта сделала смерть ее в глазах московских властей вполне естественной. Сплетня, как мы видели, работала сильно, но истину знали только три человека: сама Дарья Николаевна Салтыкова, Афимья и Кузьма Терентьев.
Надо заметить, что Яков, хотя и продолжал жить у графа Свянторжецкого,
был теперь свободный человек и, конечно, на продолжительность его услуг в качестве расторопного и сметливого камердинера хозяин не мог рассчитывать, хотя Яков, видимо, не собирался уходить с покойного и выгодного места. Мысли графа снова перенеслись на помощь «чародея». Он стал припоминать слышанные им в детстве и в ранней юности рассказы о волшебствах, наговорах, приворотных корнях и
зельях.
Ваня за то, что бранил и бивал больно железную лошадку, как называл он ее по цвету масти; ключница за то, что воровал овес, и краденые деньги пропивал; Ларивон — вообще за беспорядочную жизнь; кухарка — за то, что
был нечистоплотен и даже подле Божьего милосердия нюхал проклятое
зелье.
Везет дочь в Питер сам отец — он там снова
будет извозничать. Дорогой у отца с дочерью обо всем бывшем ни слова — только когда почтенному человеку надо подкрепиться национальным
зельем, он своего гроша не тратит, а говорит дочери: «Грушенька! поищи чего-нибудь по мелочи для родителя».